Салимов удел [= Жребий; Судьба Салема; Город зла; Судьба Иерусалима ] - Стивен Кинг

Посередке, на выхваченном из мрака фонариком Джиммивозвышении-помосте, неподвижно лежала Сьюзан. От плеч до ступней девушкуукрывало простое белое льняное полотно. Приблизившись, они лишились дара речи.Слова поглотило изумление. При жизни Сьюзан была веселой хорошенькой девчонкой,где-то прозевавшей поворот к красоте (ошибившись, быть может, всего несколькимидюймами). Не то, чтобы в ее чертах чего-то недоставало. Нет, скорее причиназаключалась в том, как ровно, без волнений и удивительных событий текла еежизнь. Но теперь Сьюзан обрела красоту — угрюмую, мрачную красоту.

Смерть не оставила на Сьюзан своих следов. Лицо сохранялолегкую краску, не знающие грима губы светились глубоким красным тоном. Глазабыли закрыты. Темные ресницы полосками сажи лежали на щеках. Одна рукапритулилась у бока, а вторая легко прикрывала запястье первой. Кожа бледноголба была безупречной, сливочной. И все же общим впечатлением была не ангельскаяпрелесть, а холодная, отчужденная красота. Что-то в лице девушки неотчетливо,намеком, заставило Джимми вспомнить про молоденьких сайгонских девчонок (некоторымне было и тринадцати), которые в переулках позади баров становились передсолдатами на колени — не в первый и не в сотый раз. Однако тех девчушекразрушало не зло, а просто слишком рано пришедшее знание жизни. Перемена в лицеСьюзан была совершенно иной, но какой, Джимми не сумел бы сказать.

Калахэн выступил вперед. Он надавил на левую сторону упругойгруди девушки.

— Сюда. В сердце.

— Нет, — повторил Бен. — Не могу.

— Будьте ее возлюбленным, — тихо проговорил отец Каллахэн. —А лучше — мужем. Вы не причините ей боли, Бен. Вы освободите ее. Больно будеттолько вам.

Бен немо смотрел на него. Марк достал из черной сумки Джиммикол и держал, не говоря ни слова. Бен взял деревяшку рукой, которая как будтобы растянулась на много миль.

Если я не буду думать о том, что делаю, может быть, тогда…

Но не думать было бы невозможно. Бену в голову вдруг пришластрочка из «Дракулы», развлекательного сочинения, которое напрочь перестало егоразвлекать. Когда Артур Холмвуд столкнулся с такой же страшной задачей, ВанХельсинг сказал ему: «Прежде, чем попасть в воды радости, мы должны пройтигорькие воды».

Удастся ли хоть одному из них когда-нибудь вновь обрестирадость?

— Уберите! — простонал он. — Не заставляйте меня…

Ответа не было.

Бен почувствовал, как лоб, щеки, подмышки взмокли отхолодного нездорового пота. Кол (четыре часа назад — простая бейсбольная бита)словно бы напитался зловещей тяжестью, как будто на нем сошлись невидимые и темне менее титанические силовые линии.

Он приподнял кол и приставил к груди Сьюзан — слева, надпоследней застегнутой пуговкой блузки. На теле под острием образовалась ямочка,и Бен почувствовал, как уголок рта нервно, неуправляемо задергался.

— Она живая, — проговорил он грубым, хриплым голосом — Бензанял последнюю линию обороны.

— Нет, — неумолимо возразил Джимми. — Она Нежить, Бен.

Это Джимми уже успел им продемонстрировать: обернул манжеткутонометра вокруг неподвижной руки Сьюзан, подкачал воздух, и они прочли нашкале: 00/00. Джимми приложил к груди девушки стетоскоп, и каждый послушалтишину внутри грудной клетки.

В другую руку Бена тоже что-то вложили — он и через многолет не мог вспомнить, кто это сделал. Молоток. Молоток с дырчатой резиновойрукояткой. Головка в свете фонарика блестела.

— Быстро, — сказал Каллахэн, — и выходите на свет. Остальное— наша забота.

Прежде, чем попасть в воды радости, мы должны пройти горькиеводы.

— Господи, прости меня, — прошептал Бен.

Он занес молоток и опустил его.

Молоток ударил точно по верхушке кола, и вверх по осинепередалась студенистая дрожь, которая будет преследовать Бена во сне до концаего дней. Сьюзан распахнула большие голубые глаза, словно причиной тому быласама сила удара. Из того места, где кол проник в тело, изумительно яркимпотоком, заливая руки, рубаху, щеки Бена брызнула кровь. Подвал в мгновение оказаполнил ее горячий медный запах.

Девушка забилась на помосте. Взлетевшие кверху руки дико,по-птичьи, затрепыхались в воздухе. Ноги впустую выстукивали на досках помостаглухую дробь. Разверзшийся провал рта обнажил клыки, потрясающе похожие наволчьи, а из горла девушки, подобно звукам адского рожка, чередой понеслисьпронзительные крики. Из уголков рта выплескивалась кровь. Молоток поднимался иопускался: еще… еще… еще… в голове Бена орали большие черные вороны, клубилисьжуткие, незапоминающиеся видения. Руки, кол, безжалостно взлетающий и падающиймолоток окрасились алым. Фонарик в трясущихся руках Джимми превратился встробоскоп, короткими вспышками освещая бесноватое, злобное лицо Сьюзан:вспарывающие плоть губ зубы превращали их в бахрому. Свежую льняную простыню,которую он так аккуратно отвернул, запятнала кровь, расписав полотно похожимина китайские иероглифы узорами.

Потом Сьюзан вдруг выгнула спину, а рот разинула так широко,что им показалось: сейчас челюсти сломаются. Из проделанной колом раны обильновыплеснулась более темная кровь — кровь из сердца. Поднявшийся из заполненнойзвуками клетушки судорожно разинутого рта крик шел из всех подполов глубиннойпамяти о преследовании через влажный мрак души человеческой. Изо рта и ноздрейСьюзан неожиданно хлынула бурлящая волна крови, а с ней и еще что-то. В слабомсвете оно оказалось всего лишь намеком, некой тенью — обманутая, погубленная,она кинулась наружу и вверх, слилась с мраком и исчезла.

Сьюзан осела на спину. Рот расслабился, закрываясь.Искромсанные губы приоткрылись, пропуская последнее присвистывающее дыхание,веки коротко затрепетали, и Бен увидел (или вообразил, что видит) ту Сьюзан,которую встретил в парке за чтением своей книги.

Дело было сделано.

Бен попятился, роняя молоток, держа вытянутые руки передсобой — в усмерть перепуганный дирижер, у которого взбунтовался оркестр.

Каллахэн положил ему руку на плечо.

— Бен…

Тот кинулся прочь.

Взбегая по ступенькам, он споткнулся, упал и пополз квершине лестницы, к свету. Ужас ребенка смешивался с ужасом взрослого. ОглянисьБен через плечо, он увидел бы на расстоянии вытянутой руки Хьюби Марстена (или,может быть, Стрейкера) с глубоко врезавшейся в шею веревкой, зеленоватым лицоми ухмылкой, обнажавшей клыки вместо зубов. Один раз Бен страдальческивскрикнул.

Он смутно услышал крик Каллахэна:

— Нет, пусть идет…